Неточные совпадения
— Нет, вы мне только скажите, Василий Лукич, — спросил он вдруг, уже
сидя за рабочим столом и держа в руках
книгу, — что больше Александра Невского? Вы знаете, папа получил Александра Невского?
Ровно в двенадцать, когда Анна еще
сидела за письменным столом, дописывая письмо к Долли, послышались ровные шаги в туфлях, и Алексей Александрович, вымытый и причесанный, с
книгою под мышкой, подошел к ней.
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка,
за что и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад и Чистилище провожает автора до Рая.] и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них перед столом,
за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми
книгами,
сидел один, как солнце, председатель.
С этого времени Остап начал с необыкновенным старанием
сидеть за скучною
книгою и скоро стал наряду с лучшими.
Это было недели
за две до того, как он, гонимый скукой, пришел к Варваре и удивленно остановился в дверях столовой, — у стола пред самоваром
сидела с
книгой в руках Сомова, толстенькая и серая, точно самка снегиря.
Зимними вечерами, в теплой тишине комнаты, он, покуривая,
сидел за столом и не спеша заносил на бумагу пережитое и прочитанное — материал своей будущей
книги. Сначала он озаглавил ее: «Русская жизнь и литература в их отношении к разуму», но этот титул показался ему слишком тяжелым, он заменил его другим...
В жизнь Самгина бесшумно вошел Миша. Он оказался исполнительным лакеем, бумаги переписывал не быстро, но четко, без ошибок, был молчалив и смотрел в лицо Самгина красивыми глазами девушки покорно, даже как будто с обожанием. Чистенький, гладко причесанный, он
сидел за маленьким столом в углу приемной, у окна во двор, и, приподняв правое плечо, засевал бумагу аккуратными, круглыми буквами. Попросил разрешения читать
книги и, получив его, тихо сказал...
— Очень рад, — сказал третий, рыжеватый, костлявый человечек в толстом пиджаке и стоптанных сапогах. Лицо у него было неуловимое, украшено реденькой золотистой бородкой, она очень беспокоила его, он дергал ее левой рукою, и от этого толстые губы его растерянно улыбались, остренькие глазки блестели, двигались мохнатенькие брови. Четвертым гостем Прейса оказался Поярков, он
сидел в углу,
за шкафом, туго набитым
книгами в переплетах.
В отделение, где
сидел Самгин, тяжело втиснулся большой человек с тяжелым, черным чемоданом в одной руке, связкой
книг в другой и двумя связками на груди, в ремнях, перекинутых
за шею. Покрякивая, он взвалил чемодан на сетку, положил туда же и две связки, а третья рассыпалась, и две
книги в переплетах упали на колени маленького заики.
— Нет, не то, — отозвался Обломов, почти обидевшись, — где же то? Разве у меня жена
сидела бы
за вареньями да
за грибами? Разве считала бы тальки да разбирала деревенское полотно? Разве била бы девок по щекам? Ты слышишь: ноты,
книги, рояль, изящная мебель?
Но гулять «с мсьё Обломовым»,
сидеть с ним в углу большой залы, на балконе… что ж из этого? Ему
за тридцать лет: не станет же он говорить ей пустяков, давать каких-нибудь
книг… Да этого ничего никому и в голову не приходило.
В лице грозного родителя Викентьев представлял Нила Андреича. У него отняли
книгу и велели
сидеть смирно. Тогда он,
за спиной бабушки, сопровождал чтение одной Марфеньке видимой мимикой.
— В лодке у Ивана Матвеича оставил, все из-за того сазана! Он у меня трепетался в руках — я
книгу и ноты забыл… Я побегу сейчас — может быть, он еще на речке
сидит — и принесу…
— Я теперь здесь
сижу и спрашиваю себя: почему мне всегда приятнее вас находить
за книгой, чем
за рукодельем? Нет, право, рукоделье к вам почему-то нейдет. В этом смысле я в Андрея Петровича.
При кротости этого характера и невозмутимо-покойном созерцательном уме он нелегко поддавался тревогам. Преследование на море врагов нами или погоня врагов
за нами казались ему больше фантазиею адмирала, капитана и офицеров. Он равнодушно глядел на все военные приготовления и продолжал, лежа или
сидя на постели у себя в каюте, читать
книгу. Ходил он в обычное время гулять для моциона и воздуха наверх, не высматривая неприятеля, в которого не верил.
Мировой Нефедов усмехнулся, да и рассердился сейчас на себя
за то, что усмехнулся: «Я вас, — говорит мне, — сейчас же вашему начальству аттестую, чтобы вы в такие проекты впредь не пускались, вместо того чтобы
за книгами сидеть и уроки ваши учить».
Но Смердяков не прочел и десяти страниц из Смарагдова, показалось скучно. Так и закрылся опять шкаф с
книгами. Вскорости Марфа и Григорий доложили Федору Павловичу, что в Смердякове мало-помалу проявилась вдруг ужасная какая-то брезгливость:
сидит за супом, возьмет ложку и ищет-ищет в супе, нагибается, высматривает, почерпнет ложку и подымет на свет.
Девицы усмехнулись новой фантазии их фантастической сестрицы и заметили мамаше, что Аглая, пожалуй, еще рассердится, если та пойдет в парк ее отыскивать, и что, наверно, она
сидит теперь с
книгой на зеленой скамейке, о которой она еще три дня назад говорила, и
за которую чуть не поссорилась с князем Щ., потому что тот не нашел в местоположении этой скамейки ничего особенного.
На дрожках ей было очень неловко
сидеть. При каждом толчке она, чтоб удержаться, схватывалась
за мое пальто левой рукой, грязной, маленькой, в каких-то цыпках. В другой руке она крепко держала свои
книги; видно было по всему, что
книги эти ей очень. дороги. Поправляясь, она вдруг обнажила свою ногу, и, к величайшему удивлению моему, я увидел, что она была в одних дырявых башмаках, без чулок. Хоть я и решился было ни о чем ее не расспрашивать, но тут опять не мог утерпеть.
Решили, что я останусь ночевать. Старик обделал дело. Доктор и Маслобоев простились и ушли. У Ихменевых ложились спать рано, в одиннадцать часов. Уходя, Маслобоев был в задумчивости и хотел мне что-то сказать, но отложил до другого раза. Когда же я, простясь с стариками, поднялся в свою светелку, то, к удивлению моему, увидел его опять. Он
сидел в ожидании меня
за столиком и перелистывал какую-то
книгу.
Она ушла в угол, где стояла кровать, закрытая ситцевым пологом, и Андрей,
сидя у стола, долго слышал теплый шелест ее молитв и вздохов. Быстро перекидывая страницы
книги, он возбужденно потирал лоб, крутил усы длинными пальцами, шаркал ногами. Стучал маятник часов,
за окном вздыхал ветер.
Сидит батюшка поздно вечером
за приходскими
книгами и думает крепкую думу:"Никак не извернусь!"
Старик вынул из бумажника фотографию. В кресле
сидит мужчина средних лет, гладко причесанный, елейного вида, с правильными чертами лица, окаймленного расчесанной волосок к волоску не широкой и не узкой бородой. Левая рука его покоится на двух
книгах, на маленьком столике, правая держится
за шейную часовую цепочку, сбегающую по бархатному жилету под черным сюртуком.
«Ну, всё вздор! — решила Варвара Петровна, складывая и это письмо. — Коль до рассвета афинские вечера, так не
сидит же по двенадцати часов
за книгами. Спьяну, что ль, написал? Эта Дундасова как смеет мне посылать поклоны? Впрочем, пусть его погуляет…»
Прошло дня четыре. Морозов
сидел в брусяной избе
за дубовым столом. На столе лежала разогнутая
книга, оболоченная червчатым бархатом, с серебряными застежками и жуками. Но боярин думал не о чтении. Глаза его скользили над пестрыми заголовками и узорными травами страницы, а воображение бродило от жениной светлицы к садовой ограде.
И вот о чем думал он теперь,
сидя за столом перед разогнутою
книгой.
За древней
книгой он
сидит,
Ее внимательно читая.
Видел я в подвале,
за столом, двух женщин — молодую и постарше; против них
сидел длинноволосый гимназист и, размахивая рукой, читал им
книгу. Молодая слушала, сурово нахмурив брови, откинувшись на спинку стула; а постарше — тоненькая и пышноволосая — вдруг закрыла лицо ладонями, плечи у нее задрожали, гимназист отшвырнул
книгу, а когда молоденькая, вскочив на ноги, убежала — он упал на колени перед той, пышноволосой, и стал целовать руки ее.
С этого вечера мы часто
сиживали в предбаннике. Людмила, к моему удовольствию, скоро отказалась читать «Камчадалку». Я не мог ответить ей, о чем идет речь в этой бесконечной
книге, — бесконечной потому, что
за второй частью, с которой мы начали чтение, явилась третья; и девочка говорила мне, что есть четвертая.
В зале Передонов присел на корточки перед печкою, свалил
книги на железный лист, — и Володин сделал то же, — и принялся с усилием запихивать
книгу за книгою в неширокое отверстие. Володин
сидел на корточках рядом с ним, немного позади, и подавал ему
книги, сохраняя глубокомысленное и понимающее выражение на своем бараньем лице с выпяченными из важности губами и склоненным от избытка понимания крутым лбом. Варвара заглядывала на них через дверь. Со смехом сказала она...
Матвею нравилось
сидеть в кухне
за большим, чисто выскобленным столом; на одном конце стола Ключарев с татарином играли в шашки, — от них веяло чем-то интересным и серьёзным, на другом солдат раскладывал свою
книгу, новые большие счёты, подводя итоги работе недели; тут же
сидела Наталья с шитьём в руках, она стала менее вертлявой, и в зелёных глазах её появилась добрая забота о чём-то.
— Итак, этот-то господин, много потерявший из любви к наукам,
сидел в куртке перед своим письменным столом; подписав разные протоколы и выставив в пустом месте достодолжное число ударов
за корчемство,
за бродяжество и т. п., он досуха обтер перо, положил его на стол, взял с полочки
книгу, переплетенную в сафьян, раскрыл ее и начал читать.
— Нельзя, мамынька. Стороной можно проехать… Михалко сегодня в лавке будет
сидеть, а Архипа пошли к Пятовым, должок там
за ними был. Надо бы
книгу еще подсчитать…
— Тебе и
книги в руки, Гордей Евстратыч, — сознавался сам Пятов, когда они вечерком
сидели в гостиной о. Крискента
за стаканом чаю. — Экая у тебя память… А меня часто-таки браковали бабенки, особенно которая позубастее. Закажет Флору и Лавру, а я мученику Митрофану поставлю.
Лаптев
сидел в кресле и читал, покачиваясь; Юлия была тут же в кабинете и тоже читала. Казалось, говорить было не о чем, и оба с утра молчали. Изредка он посматривал на нее через
книгу и думал: женишься по страстной любви или совсем без любви — не все ли равно? И то время, когда он ревновал, волновался, страдал, представлялось ему теперь далеким. Он успел уже побывать
за границей и теперь отдыхал от поездки и рассчитывал с наступлением весны опять поехать в Англию, где ему очень понравилось.
Иванов
сидит за столом и читает
книгу. Боркин, в больших сапогах, с ружьем, показывается в глубине сада; он навеселе; увидев Иванова, на цыпочках идет к нему и, поравнявшись с ним, прицеливается в его лицо.
Я никуда не выходил из дому, а все
сидел за ее столом, около ее шкапа с сельскохозяйственными
книгами, этими бывшими фаворитами, теперь уже ненужными, смотревшими на меня так сконфуженно.
Как-то, вернувшись от Марии Викторовны поздно вечером, я застал у себя в комнате молодого околоточного в новом мундире; он
сидел за моим столом и перелистывал
книгу.
Мурзавецкая. Готово уж? Нет, Вукол, в тебе дьявол
сидит. Как вас, скариотов, земля терпит? А что
за книга это у тебя?
За столом в кабинете, низко нагнувшись над
книгой или препаратом,
сидит мой прозектор Петр Игнатьевич, трудолюбивый, скромный, но бесталанный человек, лет тридцати пяти, уже плешивый и с большим животом.
Долгие часы я
сидел и читал старые амбулаторные
книги за предшествующие пять лет.
— А! — говорит, — описано в них, как молодые люди соблазняют благонравных девиц, как они, под предлогом того, что хотят их взять
за себя, увозят их из дому родительского, как потом оставляют этих несчастных девиц на волю судьбы, и они погибают самым плачевным образом. Я, — говорит бабушка, — много таких книжек читала, и все, говорит, так прекрасно описано, что ночь
сидишь, тихонько читаешь. Так ты, — говорит, — Настенька, смотри их не прочти. Каких это, — говорит, — он
книг прислал?
Я последовал
за ним тем неохотнее, что, мне казалось, этот приветливый, веселый г. Ратч внутренно посылает меня к черту. Однако делать было нечего. Он привел меня в гостиную, и что же? В гостиной
сидела Сусанна перед столом
за приходо-расходной
книгой. Она глянула на меня своими сумрачными глазами и чуть-чуть прикусила ногти пальцев на левой руке… такая у ней была привычка, я заметил, — привычка, свойственная нервическим людям. Кроме ее, в комнате никого не было.
Он увел ее в маленькую дверь
за шкафом
книг, взяв лампу со стола. Я долго
сидел один, ни о чем не думая, слушая его тихий, сиповатый голос. Мохнатые лапы шаркали по стеклам окна. В луже растаявшего снега робко отражалось пламя свечи. Комната была тесно заставлена вещами, теплый странный запах наполнял ее, усыпляя мысль.
Каменный подвал, освещенный трехсвечной люстрой. Стол, покрытый красным сукном, на нем
книга и какие-то рукописи.
За столом
сидят члены Кабалы Священного Писания в масках; в кресле отдельно, без маски,
сидит Шаррон.
Пирамидалов.
Сидит все дома
за бумагами да
за книгами, не бывает нигде в обществе, даже и у товарищей; бегает от женщин. А если с ним женщина заговорит, он краснеет и конфузится. Он все молчит-с.
Кроме меня, в уголке конторы
сидел Иван Макарович Юдин, человечек немой души и всегда пьяненький. Телеграфистом он был, да
за пьянство прогнали его. Вёл он все
книги, писал письма, договоры с мужиками и молчал так много, что даже удивительно было; говорят ему, а он только головой кивает, хихикает тихонько, иной раз скажет...
— Ключница моя, в то самое время, как я,
сидя за моей тетрадью, грыз перо и думал об опыте сельских проповедей, с торжеством втащила корзинку в мою комнату, радостно восклицая: «
книги!
книги!» —
Книги! — повторил я с восторгом и бросился к корзинке.
Ну, нет того сна лютее, как отец с матерью приснятся. Ничего будто со мною не бывало — ни тюрьмы, ни Соколиного острова, ни этого кордону. Лежу будто в горенке родительской, и мать мне волосы чешет и гладит. А на столе свечка стоит, и
за столом
сидит отец, очки у него надеты, и старинную
книгу читает. Начетчик был. А мать будто песню поет.
Да уж зараз все одно к одному, скажи мне в последний, старинушка, долго ль нам с тобой век коротать, в углу черством
сидеть, черные
книги читать; да когда мне тебе, старина, низко кланяться, подобру-поздорову прощаться;
за хлеб-соль благодарить, что поил, кормил, сказки сказывал?..